«Русский человек со всем справится». Николай Лесков «Очарованный странник»
«Самый русский из русских писателей»
(Л. Н. Толстой)
Рабочие, солдаты, священники, цыгане, прислуга, крестьяне, паломники, купцы – таков пестрый калейдоскоп героев произведений Николая Лескова. География их проживания – тоже самая разнообразная: от родного города Орла до столичных городов, азиатских степей и северных просторов. Пожалуй, никто лучше Лескова не смог так точно и тонко отразить особенности национальных характеров, в особенности, человека русского, в котором одном намешано столько, что и пером описать сложно. Лесков наравне с Гоголем и Тургеневым считается основателем и родоначальником сказа – ему великолепно удавались народные прибаутки и шуточки, разговорная речь и интонации различных диалектов России.
…Летом 1872 года Лесков путешествовал по Ладожскому озеру на остров Валаам, побывал и в старинном Спасо-Преображенском мужском монастыре. Именно тогда его посетила мысль описать трагическую историю русского странника, повествующего о своей долгой жизни случайным попутчикам на пароходе. В итоге получилась повесть, вернее, еще один сказ, более всего похожий на приключенческий роман. Завязка истории совершенно необыкновенная: Иван Северьянович Флягин, по кличке Голован, рожденный в семье крепостного кучера, в 11-летнем возрасте управляя шестеркой лошадей, из озорства ударил кнутом сидящего на возу старенького монаха, от чего тот скончался. В ту же ночь покойник явился к малолетнему преступнику в видении и предсказал ему страшное знамение: «будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель». Множество испытаний выпало с тех пор на долю Ивана Северьяновича: смертоубийственные цыганские дуэли на плетях, десять лет татарского плена, где он лечил людей и животных, а чтобы пленник не сбежал, татары его «подщетинили» – зашили под кожу стоп конские волосы, приносящие страшные мучения при любой попытке передвигаться.
Сбежав от татар, Голован знакомится с цыганкой Грушенькой, графской содержанкой. Страсти разгорались: узнав о скорой женитьбе графа, Грушенька просит Ивана Северьяновича убить ее, пригрозив: «Не убьешь, – говорит, – меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной». Убил, столкнув в воду. Потому что любил…
Снова бежал от страшного воспоминания, пятнадцать лет воевал на Кавказе, отличаясь в боях. На заслуженные похвалы полковника всегда отвечал: «Я, ваше высокоблагородие, не молодец, а большой грешник, и меня ни земля, ни вода принимать не хочет», но от офицерского звания с орденом святого Георгия все же не отказался. После войны жизнь у отставного офицера не складывается, и от безысходности Флягин выбирает монастырское служение, где и живет в послушании и ожидании очередного жизненного переворота:
«— …Я теперь на богомоление в Соловки к Зосиме и Савватию благословился и пробираюсь. Везде был, а их не видал и хочу им перед смертью поклониться.
— Отчего же «перед смертью»? Разве вы больны?
— Нет-с, не болен; а все по тому же случаю, что скоро надо будет воевать…
— Разве вы и сами собираетесь идти воевать?
— А как же-с? Непременно-с: мне за народ очень помереть хочется».
Вот так из-под животных инстинктов молодости, повиновению чарам вина, татарской магии и цыганского влияния, из-под равнодушия и бесчувственности прорастают совсем иные «чары» Ивана Флягина, нового человека в русской литературе XIX века, населенной сплошь разочарованными героями-нигилистами и отвлеченными от мира романтическими персонажами. Крестьянский сын Флягин, в отличие от них, «очарован» красотой окружающего мира, Божьих помыслов и истинной христианской верой. «Краса природы совершенство, и за это восхищенному человеку погибнуть… даже радость!», – делится со слушателями инок.
Николай Лесков создал настоящую животворную легенду о русском характере и несгибаемой нравственной силе. Писатель утверждал, что «Очарованный странник» родился буквально на одном дыхании, легко и почти без черновых помарок.
Уже к концу 1872 года произведение было завершено и под названием «Чернозёмный Телемак» (странствующий Телемак – один из главных персонажей поэмы Гомера «Одиссея») представлен редактору журнала «Русский вестник» М. Н. Каткову. Михаил Никифорович повесть в печать не подписал, вся вещь показалась ему «сырым материалом для выделки фигур, теперь весьма туманных».
Лесков занялся литературной правкой текста, тогда же у повести появилось новое название «Очарованный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения». Правда, рукопись автор передал для публикации частями в газету «Русский мир».
Публицист Николай Константинович Михайловский наиболее точно отразил суть композиционного построения повести Лескова: «В смысле богатства фабулы это, может быть, самое замечательное из произведений Лескова, но в нем же особенно бросается в глаза отсутствие какого бы то ни было центра, а есть целый ряд фабул, нанизанных как бусы на нитку, и каждая бусинка сама по себе и может быть очень удобно вынута, заменена другою, а можно и еще сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку». Сравнение, конечно, красивое, но критик вовсе не стремился польстить автору, скорее, наоборот. Современники приняли «Очарованного странника» довольно прохладно, не оценив по достоинству – сказовая манера Лескова импонировала совсем немногим читателям, его даже обвиняли в «порче русского языка». Да и каков на самом деле Иван Флягин? Хладнокровный убийца, страстотерпец, герой Отечества, святой праведник – возможно ли такое в одной-единственной жизни? В каждом отдельном, замкнутом эпизоде это будто бы иной человек…
По словам Льва Аннинского, Лесков «ощущал странное противоречивое целое в дробной и дробящейся, рассыпающейся и пересыпающейся российской реальности. То самое целое, которое через миф и легенду держит и питает самосознание народа, не давая ему распасться».
Из повести Николая Лескова «Очарованный странник»:
- Никогда никем не пренебрегай, потому что никто не может знать, за что кто какой страстью мучим и страдает.
- Должно быть, думаю, христиане. Подполз ещё ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, – ну, значит, русские!..
- Женщина всего на свете стоит, потому что она такую язву нанесёт, что за всё царство от неё не вылечишься, а она одна в одну минуту от неё может исцелить.
- – Полюбили вы монастырскую жизнь? – Очень-с; очень полюбил, – здесь покойно, все равно как в полку, много сходственного, все тебе готовое: и одет, и обут, и накормлен, и начальство смотрит и повиновения спрашивает. – А вас это повиновение иногда не тяготит? – Для чего же-с? что больше повиноваться, то человеку спокойнее жить.
- Мы, одержимые, страждем, а другим зато легче. И сам ты если какую скорбь от какой-нибудь страсти имеешь, самовольно её не бросай, чтобы другой человек не поднял её и не мучился; а ищи такого человека, который бы добровольно с тебя эту слабость взял. – А что, как ты полагаешь, если я эту привычку пьянствовать брошу, а кто-нибудь её поднимет да возьмёт: рад ли он этому будет или нет?
- Я только одно знаю, что себя гублю, а зато уже других губить не могу, ибо от меня все отвращаются.
- Любое вольномыслие и свободомыслие не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой природы.
- – Пустяки, – говорит, – ведь ты русский человек? Русский человек со всем справится.
- И начнёшь молиться… и молишься… так молишься, что даже снег инда под коленами протает и где слёзы падали — утром травку увидишь.
- Колени у человека — первый инструмент: как на них падешь, душа сейчас так и порхнет вверх.

«Кошмар госчиновника в двух частях»

Презентация книги Дарьи Левиной

Премьера новой экранизации «Мастера и Маргариты» подстегнула продажи романа
